Днепровский сом

Днепровский сом

Я нырнул под плывун. Едва достиг дна и сжался, чтоб пролезть в щель, как тут же серое опахало колыхнулось передо мной, едва не маз-нув по стеклу маски. «Он!» — екнуло под ребрами, стиснутыми Гидро-костюмом. Плоский длинный хвостище вяло болтался в Мутно-зеленой воде. Остальная Часть туловища была скрыта в Темноте под небольшим плавучим рогозовым островком. Я крепче сжал рукоятку ружья. Надо стрелять... Но куда?

Хвост вот он, Перед глазами, а где, в какой стороне все остальное? Надо было Поразмыслить, прикинуть, вспомнить. Но с корней волос до концов Даст я был в плену у азарта, беспокойного чув-ства близости легкой соблазнительной добычи. И Через них смогла про-биться всего Одна-единственная мысль: «В такое бревно даже с закры-тыми глазами промазать невозможно. Эх, была не была...». И я нажал на курок. Тут же хвост исчез, и в следующее мгновение мимо бедра, разме-тав усы, скользнул сом. Килограммов на десять он бы, пожалуй, потя-нул, если бы... Все! На Сегодня охота закончена. Ждать бесполезно. Больше сюда сом не вернется. Я выдернул гарпун из Переплетения рого-зовых корней, Перезарядил ружье (может, щучку Или карася удастся по дороге Шлепнуть) и поплыл к лодке. Мой Напарник встретил меня без хлеба, зато с солью. «У тебя вон пиявка на губе, — сказал он. — Подож-ди, не отдирай, посыпь солью — сама отпадет... И давай шустрее, что-то низовка погуливать Стала. Как бы не разыгралось...».

Однако разыгралось. И еще как! Мы мчались по протоке в сплош-ной дождевой пелене, а вокруг в тростники и плавучие островки, под ко-торыми хоронились б большие рыбины, втыкались молнии. Когда вы-ехали в Днепр, чуть распогодилось. Подняли тент, расслабились. Вот то-гда-то мой более опытный и удачливый спутник , которому удалось до-быть пару приличных сомов, и разразился «Я тебя чему учил? У сома хоть хвостище и внушительный, но стрелять в него, что в тряпку. Меть в глаз, в бровь всегда попадешь, не в хвост бей, а в гриву, а еще лучше — в голову. И не наобум пуляй. Сом способен в такой крендель свер-нуться, что жабры его окажутся рядом с тем местом, откуда ноги растут. Попробуй поднырнуть с другой стороны плывуна. Там обязательно должен быть еще один выход. В крайнем случае, можешь легонько дотронуться гарпуном до хвоста. Сом еще не поймет, в чем дело, но на всякий случай начнет разворачиваться, подставляя тебе бочину. В нее и бей...».

Так вот мы с разными подводными и надводными погодными при-ключениями и катались по плавневым протокам и озерам, выслеживая соминые норы и гнездовья. Сом хоть и лежебока известный, однако на блюдечке с голубой днепровской каемочкой нам его никто преподно-сить не собирался. Нередко «пахали» подводную нивку от зари до зари. Не всегда возвращались с трофеями (щучки, караси и даже лещи не в счет). Однако каждый раз — под впечатлением встреч с хозяином днеп-ровских вод, рассказов рыбаков и ныряльщиков о нравах этого усатого головы рыбьего царства. Я давно питаю слабость к этим рыбацким исто-риям у ночных костров. В прошлых поездках на весельной лодке по плавням я обращал внимание на различные орудия лова, записывал ко-лоритную лексику рыбарей плавневой густянки. И вот однажды решил, что днепровская рыба и ее добыча требуют отдельного рассказа, отдель-ной экспедиции. Мой давний товарищ, председатель секции подводной охоты при Запорожском УООРе Геннадий Ушаков, едва я заикнулся о планах на лето, тут же оседлал своего любимого «подводного» конька и стал развивать тему. У меня, по сравнению с моим наставником, под-водный стаж невелик, однако кое-что на своем веку я повидал и под во-дой, и над водой. В молодости мы с Геной принимали участие в одномо-торном переходе Запорожье — Ленинград, вместе ходили на моторных лодках вверх по Днепру до Чернобыля. Обсуждая детали предстоящей экспедиции, мы прикинули, что за один сезон нас на всю живность, по-жалуй, не хватит. Тогда и пришла мысль сделать главным объектом изу-чения (и, конечно же, охоты!) царь-рыбу Днепра — сома. Так родилось и название экспедиции. Сразу определился и район плавания. Ниже ост-рова Хортицы до самого Каховского моря в живописном беспорядке разбросаны острова, окруженные тростниковыми зарослями. Это — ос-татки некогда знаменитого Великого Луга. Так называли широкую усть-евую долину Днепра, покрытую речками, протоками, заливами, ерика-ми. Почти на триста километров протянулась эта удивительная, сказоч-но богатая разнообразной растительностью и живностью природная страна, занимающая площадь почти шестьсот квадратных километров. Греческий историк Геродот считал, что именно здесь находилась легендарная земля Гилея. Своеобразие быта ее жителей, их умение выжи-вать в условиях диких плавней легло в основу многих романтических и таинственных историй.

Основной темой многих из них (если не большинства!) была подводная живность. По сведениям разных авторов, тут известны были та-кие породы рыб, как белуга, осетр, севрюга, стерлядь, сом, короп, судак, окунь, щука, тарань, скумбрия, вырезуб, рыбец, бычки, камбала, язь, ма-рена, лещ, сельдь, белизна, чехонь, плотва, карась, линь. Рыбы было так много, что, как вспоминал один старожил, она «сердечная даже задыхалась от множества». Другой лугарь (так в старину иногда называли вольных рыбарей Великого Луга) вздыхал о былых богатствах плавне-вой густянки: «Вот эта рыба, что теперь ловят, так и за рыбу тогда не считалась. Тогда все чичуги, пистрюги, коропы да осетры за все отвеча-ли; в одну тоню ее столько вытаскивали, что на весь курень хватало. Рассказывали, что во время нереста в стаю рыб можно было воткнуть палку и она торчала над водой, не падая, хоть целый день».

Еще до того, как человек научился разжигать костер, он уже добы-вал себе пищу рыбной ловлей. С острогой, луком, удочкой, сеткой бро-дил наш далекий предок по речным перекатам, пробирался на челне че-рез тростниковые заросли, застывал в засаде над тернистыми протоками. «Дал Бог рыбу, даст и хлеб», — говорили в старину, подразумевая, что богатая рыбная добыча и накормит вдосталь, и оденет, и обует. Для мно-гих народов и племен рыболовство было едва ли не единственным сред-ством к существованию. В языке, например, восточногренландских эс-кимосов понятия «жить» и «ловить в море зверя» совпадают. А запо-рожские казаки, которые обитали в плавнях за днепровскими порогами, редко говорили «ловить рыбу», а чаще употребляли выражения типа «добываться», «идти на добычу». А добыча эта, как правило, была весь-ма богатой. Жены хуторян, по свидетельству одного этнографа, случа-лось ловили рыбу... юбками, а раков вытягивали... штанами. Для ловли использовались и корзины без дна, которые назывались «накрывачка-ми», и плетеные из лозы верши, и ятеря. В низовье Днепра особого совершенства достигли казаки в ловле рыбы «гардами», которые пред-ставляли собой загородки-ловушки из лозы и тростниковых матов, куда рыбы набивалось великое множество.

Широко распространена была среди лугарей ловля подсаками-«хватками», саками-"накрышками» (ими рыба накрывалась сверху), не-водами, бреднями, волокушами, различного рода сетями. «Накидкой», например, называлась сеть, сплетенная в виде круга. Когда ее кидали, она накрывала рыбу. пои извлечении же из воды окружность стягива-лась, и рыба оказывалась в западне. Практиковалась и ловля переметами. Несколько переметов, соединенных между собой, назывались «кармаками». Их ставили обычно в устьях рек, впадающих в Днепр. Красную рыбу в Днепровском лимане ловили самоловами. На кольях, вбитых в дно, натягивали веревки, к которым на поводках крепились крючья. Для мелюзги их жала были безопасны, крупным же рыбинам почти не удавалось проскочить между веревками, не задев ни одного крючка. Вообще смекалистые казаки были горазды на выдумки и случа-лось прибегали к весьма оригинальным способам добычи рыбы. Вот что писал Д. И. Яворницкий в «Истории запорожских казаков»: «Поймав маленькую выдру, запорожец приручал ее до того, что она, подобно кошке, ложилась у его ног и даже спала вместе с ним под одежею, которою прикрывался казак; вырастив такую выдру, запорожец употреблял ее для рыбной ловли: она входила в воду, добывала там рыбу и возвра-щалась в ставку к своему хозяину, продолжая делать это несколько раз».

Я вспомнил об этом случае с выдрой, когда нырнул под плывун за сомом, но там оказалось пусто. Зато вдалеке увидел двух линей. Они как-то странно дергались друг над другом, будто исполняли ритуальный танец. Я, не раздумывая, выстрелил и тут понял причину подводной пляски линей. Рыба находилась в верше. Не столько еды, сколько беды. Я пронырнул плывун, чтобы освободить гарпун с добычей (чьей?). Кро-ме линей в верше оказалась еще... мертвая выдра. Польстилась хищница на легкую поживу и сама оказалась в ловушке. Подумалось тогда, что точно такую же картинку я мог увидеть под плывуном и пару сотен лет назад. За эти годы не изменились ни орудия лова, ни чувства плавневых рыбаков, стерегущих добычу в густых камышах. Правда, об ученых вы-драх я что-то не слыхивал. Зато повсеместны были сетования на то, что нынче всякая килька в селедки лезет — измельчала, повывелась рыба в Днепре. И хотя оптимисты утверждают, что маленькая рыбка лучше большого таракана, никто не станет спорить что крупная сильная рыба является мечтой всякого, кто ступил на рыбацкую тропу. Девять из де-сяти днепровских рыбаков такой рыбой, пожалуй, назовут сома. Раньше удачливость рыбака-лугаря определялась по тому, сколько он смог за се-зон добыть усатых гигантов. И поныне честью и для удильщика, и для подводного охотника является трофей в виде сома.

Семейство сомовых насчитывает десятки видов, которые можно встретить почти во всех водах земного шара. Патриархом же, главою этого многочисленного рода подводных усачей по праву можно считать нашего днепровского сома. Его издавна называли царь-рыбой Днепра, отождествляли с водяным, наделяли божественной мудростью. Опытные рыбаки уважительно именуют сома «хозяином», «дядей». Ниже днепровских порогов, где, случалось, добывали сомов весом до 300 кило-граммов, об этих усатых гигантах слагались легенды, из уст в уста пере-давались самые невероятные истории.

В охотхозяйстве Сердюки у вечернего костра мы были свидетеля-ми такого разговора.

— Помню, в детстве рыбаки с берега сома взяли. Другую рыбу в мешки затарили, а для хозяина персонально воз прикатили. Так что ты думаешь? Весь он там так и не уместился — всю дорогу хвост по пыли телипался...

— То ты помнишь, а я точно знаю. Лет десять назад мы с кумом сомяру вытащили — за сто потянул бы и к бабке ходить не надо. На вес-ле его несли. Одного мало было, так пришлось и второе подсунуть. И то трещало.

— И куда вы его дели?

— Продали одному крутому с города.

— Мешок денег, наверное, огребли?

— Так то еще на старые гроши было... А вот то, что он нам ведро самограя поставил, это как сейчас перед глазами...

Почему именно в Днепре нашли пристанище гигантские сомы? Чем их привлекли днепровские омуты с глинистым или иловатым дном и тихим течением? Седоусые рыбаки, много всего чудесного повидав-шие на своем долгом рыбацком веку, утверждают, что самые жестокие и кровавые сражения разыгрывались именно на днепровских берегах. И жертвы этих стычек, которые попадали в воду, становились законной добычей хозяев подводных глубин. Во все времена хватало сомам люд-ского мяса, поживы, которой исправно снабжали их войны и лихолетья. Конечно, даже самый большой сом не в состоянии целиком проглотить хотя бы утку или большую рыбину. А вот оглушить ударом своего мо-гучего хвоста-плеса он может даже годовалого теленка. И поныне на солнечных днепровских пляжах можно услышать рассказы о сомах-людоедах, которые незаметно подбираются к купальщикам и утаскива-ют их в темные глубины. Известны случаи, когда сомы топили плыву-щих собак, водяных птиц, телят, с голодухи бросались на сгнившие тряпки и даже выхватывали белье из рук полоскавших его женщин.

Встреча в темной глубине реки с таким чудищем у иных надолго отшибает охоту (лучше уж квартирно-аквариумная неволя!) лезть под воду. Один ныряльщик рассказывал мне, как, проплывая под затонув-шей баржей, вдруг увидел прямо перед собой два маленьких глазка, в упор разглядывающих нежданного гостя. Едва охотник прицелился, как раздался характерный хруст — огромный старый сом, облепленный пиявками и ракушками стал распрямляться. Ныряльщик пулей вылетел на поверхность. «Чего ж ты не стрелял?» — спросили его на берегу. Он сдернул маску, стянул ласты и вместе с ружьем положил на песок, кив-нув молча в сторону реки, мол, если кто хочет, может попробовать. Охотников лезть под воду не нашлось.

И все же, что заставляет и сомятников-профессионалов, и ны-ряльщиков-новичков снова и снова, поплевав на маску (чтоб не потела) и через левое плечо (на счастье), уходить под воду в поисках добычи? С водной стихии когда-то все началось, в ней зародилась и окрепла жизнь и суть ее осталась неизменной в немых прохладных глубинах. Прикос-нуться к ней под водой, ощутить кожей и прочувствовать нутром, познать, чем и как дышат подводные обитатели, испытать охотничий азарт — значит, и с самим собой разобраться, и определить русло и рамки своего земного бытия. В нем, между прочим, многое от природы челове-ка (водной в том числе!). Бытие это немыслимо прежде всего без хлеба насущного, да и без острых ощущений в нем не обойтись. Наши предки с успехом добывали этот хлеб (а добыче его, как правило, сопутствовали и острые ощущения) и на воде, и под водой. Кстати, путь в глубину мо-рей, рек и озер подсказала человеку сама природа. Свою дыхательную трубку подводник перенял у водяной личинки «крыски». Брать запас воздуха, скрываясь под водой, научил его жук-серебрянка, а защищать глаза от воды очками — водяной уж. Ласты ныряльщик скопировал у тюленя, а перчатки с перепонками — у лягушки.

Некоторые племена ведут свою родословную от того или иного животного, которое и является покровителем рода. Известно, что запо-рожские казаки были отличными пловцами и ныряльщиками. Испыты-вая молодых воинов, старые сечевики бросали в реку свои трубки — «носогрейки». Молодцы издались за ними в воду и в целости и сохран-ности возвращали владельцам. Случалось, находили на дне и монетки, и черепки старинных сосудов. До настоящих же кладов добраться не уда-валось. Оставалось одно: призвать на помощь... казаков-подводников. О них в истории немало и легендарных, и летописных, и конкретных хроникальных сведений. Вспоминали, например, о казаках, которые, скры-ваясь от неприятеля, ныряли под воду и замирали на дне, дыша через длинную тростину. Казак с водою, что рыбак с удою. О запорожских ха-рактерниках говорили, что они водили дружбу с рыбами (и в первую очередь с их усатыми отаманами), водяными и русалками. В одной за-порожской легенде рассказывалось о сечевике, который влез в обычное ведро и плыл в нем под водой несколько верст. Ходили слухи также об отчаянных запорожцах, которые неожиданно исчезали под водой чуть ли не на целый день. Любопытные ныряли за ними и обнаруживали, что их товарищи похрапывали себе спокойно под пузырем в холодке возле коряги, так как на поверхности им, видите ли, было очень жарко.

В каждой шутке, как говорится, есть доля шутки. И немалая. Од-нако имеется и доля правды. Тоже немалая. И если вести речь о казац-ких преданиях, то некоторые авторитетные ученые мужи уверены: дыма без огня не бывает. И этот огонь не залить никакой водой — все равно пламя прорвется и осветит истину. Опытные, весьма искушенные в жи-тейских передрягах люди по этому поводу утверждают: «Если звонят в церкви, то какой-нибудь праздник да есть». Некоторые, переубеждая со-беседника, идут еще дальше. Настаивая на своем, они приводят подпись под одной старинной картиной, на которой изображен казак: «Откуда я родом взялся на свете? Всякий из вас хочет знать приметы. Женщин в Сечи немае, всякий то добре знает. Разве скажеш — из рыбы родом или из пугача дед мой плодом?».

... Нырнуть дело нехитрое, главное... Впрочем, это довольно мрач-ная шутка. Особенно, когда речь идет о проныривании (а нередко и про-ползать на брюхе приходится к спасительному светлому пятну) под плывуном. Однажды Гена взял с собой на охоту родича. Тот сидел в лодке, греб неспеша и спокойно наблюдал за процессом ныряния. Вот в очередной раз мелькнули над водой черные ласты, и Гена исчез под плывуном. Прошла минута, другая, третья. Тишина. Родич подождал еще с полчасика и перекрестился, решив, что придется добираться до-мой одному. Чтоб запомнить место, обвязал тростники полотенцем и взялся за весла. И тут почти рядом с лодкой взметнулся фонтанчик. «Я думал, ты там навечно поселился», — сказал родич и опять перекрестился. «Рыба ищет, где глубже, а человек, где рыба», — отшутил-ся Гена. Но это уже Е лодке. После кружки горячего чар с коньяком. По-сле того как лицо, смятое маской, приняло нормальное выражение. Под водой же. даже на малой глубине, не до шуток. Особенно, когда охо-тишься за сомом.

Наблюдая за сомом, который перед грозой мечется по озеру пере-вертываясь боком, или, выставив вверх свой могучий хвост. ударяет по воде так, что волна с шумом бежит к берегу, поневоле поверишь в самые невероятные россказни о нем. У сома достаточно силы, чтоб и челн пе-ревернуть, и ударом хвоста смахнуть с лодки незадачливого рыбаря, и при нужде крепкую сеть протаранить. уведя за собой попавшую В нее рыбу. Сом — сильный и смелый соперник, и победа над ними означает для ныряльщика-сомятника, который выслеживает соме в темных глу-бинах с подводным ружьем, часто значительное напряжение и извест-ную долю риска. Нередки случаи, когда загарпуненный сом уходит, пе-реламывая гарпун, обрывает шнур или вырывает из рук ружье. Случает-ся что рыба увлекает за собой охотника, изматывая его. Борьбе , с сомом продолжается и на поверхности. Ее исход может шить ловкий и меткий удар в голову лову узким острым ножом — «костоломом». Только после этого сом успокаивается, и его можно надевать на кукан и подтаскивать к лодке.

Иногда ныряльщик, загарпунив крупного сома, успевает перебро-сить ружье в лодку своему напарнику. Гуртом, как говорят, и батька легче бить. Во время схватки с сомом любая мелочь в снаряжении может сыграть свою решающую роль. Как-то, проныряв около часа, Гена вер-нулся к лодке с оборванным шнуром. Забравшись на нос, он рассказал: «Представляешь, долбанул я его как следует и куда положено. Стал уже разворачивать к выходу из-под плывуна, а он как рванет. Килограммов на тридцать красавец был ..» В другой раз сом стал вертеться на гарпуне и отвинтил наконечник. Сом, правда, не ушел, а вот с наконечником пришлось распрощаться. У меня подобных случаев не было. Однако хвастаться тут нечем: просто настоящие сомы мне не попадались.

Сом бесспорно рыба сильная, однако и смекалки ему не занимать. Существует много рассказов о том. как сом подплывает незаметно к склонившимся над водой деревьям и ловким ударом хвоста сбивает с них не только гнезда с птенцами, но нередко и какую-нибудь зазевав-шуюся ворону. Большую часть дня сом проводит в бездонных прохладных омутах, зарывшись в ил или укрывшись под корягой. Его длинные усы служат для приманки рыб. Едва их стайка приближается к непод-вижному сому, как он с силой втягивает ртом воду, и шустрые мальки тут же исчезают в пасти. Впрочем, рыбья мелюзга иногда может и кор-миться рядом с сомом. Когда он во время нереста готовит себе гнездо, то вымывает со дна червячков, личинок. Ими и лакомится серебристая ме-лочь. Кстати, по вихрящейся где-нибудь под корягой стайке верховодки и можно определить соминую нору.

Из всех пресноводных рыб сом, несомненно, самый плотоядный и хищный. Недаром рыбаки наделяют его весьма уважительными прозви-щами. Нет в днепровских водах рыбы равной сому по прожорливости и всеядности. Он не только пожирает других рыб, даже очень крупных щук, но также лягушек, раков, водяных птиц и вообще всякую живность, что подает признаки жизни под водой и на поверхности... Среди рыба-ков-шутников даже можно услышать про горшок с горячим кулешом, который привязывают веревкой и кидают в реку. Сом, дурея от запаха кулеша, хватает горшок и уже не может выплюнуть его. Так с горшком его и вытягивают на берег. «Не раззевай рта на много, то и мало не по-кажется», — смеются рыбаки. От одного рыбака в охотхозяйстве я слы-шал рассказ о том, как сом проглотил наживку, а та каким-то образом вышла через жабры и ее тут же схватил другой сом. У ныряльщиков свои были и небылицы. Там же в охотхозяйстве загорелый до черноты жилистый рыбачок, который когда-то «баловался» и подводной охотой, уверял меня, что однажды ему удалось одним выстрелом нанизать сразу двоих сомов, которые висели под плавающим бревном.

Добывают сомов сетками, бьют гарпунами и острогами, высвечивая ночью на мелководьях, куда они приходят на жировку, зацепляют крючками-сэмодерами. Ловля сомов на крючки с насадкой производится самыми различными способами: переметами, жерлицами, на донные и поплавочные удочки и, наконец, плавом с «клоком». «Клок» («клокун-ка») представляет собой дощечку в виде ложки, которой бьют по воде, чтоб характерным звуком, похожим на кваканье жабы, приманить сома. Рыбаки-сомятники так и говорят: «клочить сома». Одни рыболовы ут-верждают, что «клок», которым ударяют по воде, производит звук, кото-рый похож на голос овдовевшей сомихи, что на заре троекратно клохчет или уркает, призывая самцов, другие уверены, что сом идет на клоченье потому, что оно напоминает ему кваканье лягушки или даже шум, про-изводимый тонущим животным. Как бы там ни было, с того времени, как садится солнце и до самых сумерек, а также ранним утром до восхода солнца над притихшей рекой раздаются характерные звуки, по ко-торым можно определить рыбаков, что «клочат сомов».

И вот сом оказывается на крючке удачливого рыболова. Здесь зе-вать не приходится. При значительных размерах рыбы ее вытаскивание требует определенной сноровки. Не утомив предварительно матерого сома до полного его изнеможения, нельзя подтаскивать его слишком скоро. Крупных сомов нередко приходится предварительно оглушать ударами обуха топора или специальным деревянным молотком — «че-кушей». Подсаки при вытаскивании сомов употребляются редко, рыбо-ловы чаще пользуются багром, который подводится со стороны хвоста к голове и зацепляется за нижнюю челюсть. Средних сомов удобнее всего тащить или за жабры, или таким простым приемом: подтащив утомлен-ную рыбину, всовывают ей в рот четыре пальца руки, а большим сильно вдавливают в рот подбородок, обхватив таким образом нижнюю че-люсть сверху и снизу. Я не помню точно, куда и как я всовывал пальцы загарпуненному мной (впервые!) семикилограммовому, .сому. Помню лишь, что он упирался и «брыкался», а я обхватил его, как родного, и так мы плыли с ним к лодке.

Впрочем, я также радовался любому трофею, пусть это был даже «однокотлётный» щурёнок. А когда, скажем, удавалось подстрелить крупного карася, то не удерживался, чтоб не выдать ставшую уже риту-альной фразу:

«Доброе дело караси — не поисы, так продасы». Гена, правда, тут же охлаждал мой оптимизм: «От дешевой рыбки и юшка... сам знаешь какая. То ли дело постный борщ с сомячей головой. Вот приеду домой, вытащу из холодильника кастрюлю...» «Гена, а на котлеты сом годит-ся?». — «Да разве можно такое добро переводить на котлеты, щука дру-гое дело». — «А на пельмени?» — «Это другой разговор...» Так мы об-сасывали кулинарные темы до самого причала. Каждого из нас дома ждали рыбные борщи, котлеты, пельмени, караси в сметане и прочие де-ликатесные рыбные блюда, в приготовлении которых поднаторели наши жены. Их кулинарное ремесло, пожалуй, даже древнее нашего рыбацкого. Рыба на столе (а им могла служить и плоская скала, и прибрежная лужайка, и банка лодки) во все времена — это и пир желудка, и сытая здоровая еда, и праздник души, и, конечно, повод для захватывающих рыбацких рассказов.

Запорожские казаки были неприхотливы в еде. Про них говорили: «Запорожцы как малые дети: дай много — все съедят, дай мало — будут довольны». Однако и голодать казакам дома на вольной земле не прихо-дилось. Днепр, озера и протоки Великого Луга в изобилии кормили их рыбой. Какие же блюда готовили из нее запорожские лугари? В почете у казаков были различные рыбные юшки, которые варились в медных ка-занах и для еды разливались по «ваганкам» — небольшим деревянным корытам. «Щербой» называлась редко сваренная мука на рыбьей ухе. Позже так стали называть крутую юшку из разных видов рыб или уху, заправленную различными крупами. Уху нередко ели вместе с крутой «тетерей» — пшенной кашей, к которой во время кипения прибавлялось кислое ржаное тесто. Вареная рыба «благородных» пород (осетры, коро-па, сом) подавалась отдельно или на подстилке из камыша, или же на «стябле». По одним сведениям, так назывался железный поднос с шей-кой для процеживания ухи, по другим «стябло» представляло собой просто доску с выдолбаной серединой, чтоб не стекала юшка. Один пу-тешественник в своих заметках объяснял, что «варить рыбу на стябло» означало после варки складывать ее «на образ клеток» в кучи, вышиною в колено. Рыбу на подносах-«стяблах» подавали головой к атаману, ко-торый с рыбьей головы и начинал трапезу. Иногда вареную или печеную рыбу могли поливать ухой, в которой толкли чеснок с солью. Такая при-права называлась «саламуром», «льо-ком». Популярностью пользовалась у казаков, которые долгое время проводили в походах, соленая, вя-леная и сушеная рыба. Куски красной рыбы, например, солили и упот-ребляли с хлебом «подобно ветчине». Сушеную рыбу в походах кроши-ли в различные варева. И икру из осетровых добывали оборотистые ка-зацкие

рыболовы, и жир из потрохов вываривали, который или солили, или употребляли тот же час в пищу.

Подруги лугарей знали толк и в рыбьем мясе, и в блюдах, где оно и аппетитно «смотрелось», и вкусно елось. Если короп шел вместо говя-дины, то про сома говорили: «Что сомина, что свинина». Есть чему и нам у них поучиться. Сом весьма удобная для кулинаров рыба. Отсутст-вие у него чешуи избавляет хозяйку от весьма хлопотной и неприятной

процедуры. Обработку сома обычно начинают с очистки туши от слизи. Ее легко соскребывают ножом или с помощью крупной соли. Сразу же, как и у других пород рыб, вырезают и выбрасывают жабры. При потрошении туши откладывают в сторону печень и плавательный пузырь. Он хорош и в вареном, и в жареном виде. Раньше из сомовьих пузырей приготавливали отличный столярный клей. Пузыри толкли, процеживали, подсушивали и обрабатывали деревянным молотком до получения твердых пластинок различной формы. При изготовлении клея пластинки клали в воду, где оставляли до разбухания, и смесь медленно подогревали. Использовали и кожу сома, которая, как отмечали знатоки, столь же тонка и гладка, как угревая. Кожу, содранную с сома, растягивали, сушили и вставляли в окна вместо стекол. Путешественник и есте-ствоиспытатель Петр Пал-лас писал в XVIII веке: «Сомовью кожу нашел я способную к покрыванию банок, в коих хранятся животные в спирте, ибо она изхождению влажности препятствует гораздо больше, нежели употребительные пузыри».

Мясо молодых сомов, по мнению некоторых, мягкое и довольно безвкусное. Рыбаки называют его «мыльным». У более же старых сомов оно крепкое и жирное. Самая жирная хвостовая часть, которую можно жарить даже без масла. Обычно, она, как и разрубленная голова, идет для приготовления различных юшек, постных борщей, заливного. Мясо сома варят, жарят. Нежные котлеты из него и глотать не надо — они прямо тают во рту, как кусочки мороженого. Раньше гурманы предпочи-тали сомовину в пирогах даже красной рыбе. Из сомовьего мяса, посо-ленного и в меру приперченного, а также сбрызнутого уксусом, выходит отличный шашлык. Из сома выходит и отличный жирный балык. Он особенно хорош, если его немного подкоптить.

«Не велика беда, мать, что у нас без рыбы среда», — кинет иной горожанин, почуяв из соседнего окна запах жареной рыбы. Что ж, отсут-ствие рыбы на столе (при наличник-конечно, другого продукта) и в сре-ду, и в другие дни недели—не беда Рыба не в ухе, а в реке. И туда не за-растает едва заметная, но утоптанная стежка. Когда-то по обеим сторонам этой тропы шумели тростники и плескалась вода. Что помнит город из своего плавневого прошлого? Что в мыслях и душах горожан остави-ло то далекое дивное время? Я уверен, что след его — в душах тех, для кого по-прежнему силен зов вольных весенних ветров и речных глубин. Не оборвалась древняя тропа и есть надежда, что вода, к которой она ве-дет, поднатужится и родит еще одну, новую жизнь...